Ростислав Алексеев: 100 лет со дня рождения
Ровно сто лет назад, 18 декабря 1916 года, в маленьком городе Новозыбкове (ныне Брянская область) родился гениальный человек, в буквальном смысле перевернувший мир. Звали его Ростислав Евгеньевич Алексеев. Однако, как и многих других гениев советской эпохи, отношения Алексеева с советской властью не заладились, а альтернатив — не было, поэтому и мир оказался перевернутым не до конца…
Ростислав Евгеньевич Алексеев. Протокольная фотграфия 1960-ых гг.
Говорят, еще в раннем детстве Ростислав Алексеев пытался строить игрушечные кораблики и запускать их в небольшом озере, что расположено в центре города Новозыбкова. На это увлечение никто не обращал внимания, но в 1933 году семья перебралась в Нижний Новгород, и тут, как говорится, понеслось.
После окончания школы он поступает в Горьковский индустриальный институт им. Жданова (теперь — им. Алексеева) на инженера-судостроителя. Попутно, как и многие студенты своего факультета, участвует в парусных регатах. Вот тогда и проявилась гениальность Алексеева первый раз: в гонках он участвовал исключительно на яхтах собственной конструкции и собственной постройки, причем его яхты достаточно сильно отличались от яхт соперников, построенных по «классическим» лекалам. Даже место постройки он выбирал нестандартно: так, один из швертботов был построен на чердаке дома, а для спуска его на землю пришлось придумывать хитроумную конструкцию, причем управляемую одним человеком — с подъемными кранами в стране вечнозеленых помидоров тогда были проблемы…
Р. Е. Алексеев (первый слева) и Г. фон Шертель (третий слева). Москва, 1961 год.
Тогда же, в конце 1930-ых, Алексеев и узнал об европейских опытах по использованию подводных крыльев — опытная лодка Форланини «взлетела» еще в 1905 года, а фон Шертель уже собирался серийно строить пассажирские суда на подводных крыльях и искал инвестров. Алексеев «присоединился» к движению «СПКшников» и в 1941 году защитил дипломный проект — проект катера на подводных крыльях.
Распределили Алексеева на Сормовский завод простым инженером. Несколько лет он обивал пороги инстанций, получая разрешение на постройку первого катера, но усилия были тщетными. Мотивация властей поначалу была примитивная — идет война, не до экспериментов. Потом пошли «мотивированные» отговорки: проект бесперспективный, потому что судно не может подняться на крылья, а подняться на крылья оно не может потому, что это невозможно. От отчаянья Алексеев даже стал откладывать каждое десятое полено дров, которые полагались ему для отопления комнаты. Летом из этих поленьев были выстроганы первые модели для испытаний. Испытания эти проходили совсем нестандартно: модель тащили не в опытовом бассейне, а на Волге, за яхтой. Измерительных приборов, видимо, не было совсем, но… Модель, как и ожидалось, вышла на крылья — и только после этих «испытаний», под конец 1943 года, Алексееву разрешили понемногу заниматься новым видом судов.
Вскоре после этого гениальность Ростислава Алексеева проявилась еще раз. Главной проблемой всех судов на подводных крыльях доалексеевской разработки было управление. Конструкторы понимали, что крыло ведет себя одинаково и в воздухе, и в воде, после чего тупо переносили конструкцию авиационного крыла на судно — вместе с закрылками, элеронами и прочей хренотенью (ну, с поправкой на плотность воды, разумеется). Управлять таким судном было неудобно: надо было сначала научиться «летать», чтобы контролировать положение крыла со всеми его «примочками», любая ошибка приводила к потере подъемной силы и удару корпуса о воду (на этом эксплуатация образца, разумеется, прекращалась). Именно поэтому командование Кригсмарине, получив первый торпедный катер фон Шертеля, не рискнуло ни разу его использовать против ВМФ СССР.
Если бы Алексеев родился позже и стал инженером или программистом, он бы стал советским Стивом Джобсом, если бы родился еще позже и поступил на автомех — стал бы российским Илоном Маском. Но история, как говорится, не терпит сослагательного наклоения, поэтому Алексеев стал Алексеевым, реализовав принцип «KISS» («keep it simple, stupid» — «сделай это проще, тупица») для СПК: он выкинул нафиг все «авиационные» примочки, сделав крыло нерегулируемым. Нерегулируемым от слова «совсем» — это был кусок нержавейки довольно замысловатой формы, но кусок этот делали на заводе «раз и навсегда», после чего крыло и стойки наглухо прикручивались болтами к корпусу. Управление судном становилось примитивным: поддал «газку» — вышел на крылья, убрал обороты — перешел в водоизмещающее положение и остановился. Гениальное решение докомпьютерной эпохи, которым восхищались все — и фон Шертель в том числе.
Впрочем, эксперименты экспериментами, а власть не думала сдаваться. Несмотря на удачные проекты судов, строить их де-факто запрещали. Первую «Ракету» строили, что называется, из «сэкономленного сырья» — разных обрезков, неучтенного металла и … Говорят, что плексиглас для остекления Алексеев с рабочими тырили со стендов с фотографиями передовиков. Стендов на все судно не хватило, поэтому первое время у ходовой рубки не было остекления, а вместо крыши стоял брезентовый тент.
«Ракета» в Нью-Йорке. 1968 год.
Хрущеву новое судно понравилось, и «Ракету» запустили в серию. Через несколько лет появились и другие проекты — «Метеор», «Комета», «Буревестник». Какие-то из них остались в единичном экземпляре, какие-то стали массовыми. В конце концов, СССР стал экспортировать СПК и даже де-факто стал мировым монополистом в этом сегменте, а слово «Raketa» надолго вошло во все мировые языки. Суда некоторых проектов, например, в остальном мире встречались гораздо чаще, чем в СССР: так 2/3 «Комет» были экспортированы в «капиталистические» страны.
Монополия СССР подкреплялась личными характеристиками самого Ростислава Евгеньевича: говорят, он был социофобом, а все промежуточные варианты держал в уме. Какого-либо серьезного архива после его смерти не осталось, а то, что осталось, было уничтожено: слишком уж не любила советская власть гениев. Теперь нам остается либо клонировать все наработки Алексеева, либо ждать, что через сто лет родится новый гений, который сумеет по новой открыть уже открытое.
К чему я все это написал? Ну, во-первых, чтобы просто вспомнить хорошего человека, затравленного «совком». После успешных проектов СПК Алексеев занялся экранопланами: заказчиками были военные, да и экспортные перспективы гражданский версий были весьма и весьма радужными. Однако, в какой-то момент Алексеев сумел поссорить между собой множество министров: металлургии, судостроения, авиации. Месть не заставила себя ждать: Алексеева, к тому времени уже доктора наук и профессора, отстранили от работы над экранопланами и перевели на должность простого инженера — гайки какие-то чертить. В конце концов, в конце 1979 года ему выделили маленькую лабораторию в Чкаловске — практически без подчиненных, рабочих и оборудования. Через пару месяцев, из-за отсутствия нормального грузоподъемного оборудования, произошел несчастный случай и 9 февраля 1980 года Ростислав Алексеев умер, так и не завершив очередной проект… О гении вспомнили — переименовали 161-ый «Метеор», назвали улицу, институту присвоили имя. В 2007 году власти кое-как отпраздновали 90-летие со дня рождения. О 100-летии почему-то забыли: активность на этом поприще проявляет только библиотека Сормовского района Нижнего Новгорода, да и то наверняка в порядке частной инициативы кого-то из сотрудников… Может, вечером канал «Культура» в новостях вспомнит.
Ну а еще я хотел бы сказать слова благодарности самому Ростиславу Евгеньевичу за мое счастливое детство. Счастливое без всякой иронии и стеба. Счастливое — потому что прошло оно на борту тех самых «Ракет», которые спроектировал Алексеев…
Не забывайте лайкать: