Не говно ли я?
Человек привык себя спрашивать: кто я? Там ученый, американец, шофер, еврей, иммигрант… А надо бы всё время себя спрашивать: не говно ли я?
Думаю, по этой знаменитой фразе все уже догадались, что речь пойдет о жизни и творчестве Сергея Довлатова, тем более, что сегодя ему исполнилось бы 75 лет.
С. Д. Довлатов в Михайловском. 1970-ые.
«Родился в эвакуации, а умер в эмиграции» — с такой фразы обычно начинается любая статья о Довлатове. Так оно и было — родился он в Уфе, в семье театральных деятелей, эвакуированных из блокадного Ленинграда. Умер в 1990 году в Нью-Йорке, де-факто высланный из СССР с лишением гражданства. Между этими двумя датами — целая жизнь и целое собрание сочинений.
Довлатов — один из моих любимых писателей. Сейчас пробую вспомнить, с чего же началось мое знакомство с его творчеством — и не могу. Не то с «Чемодана», не то с «Заповедника». Две знаменитые цитаты — «Знаю я нашу блядскую промышленность! Сначала она двадцать лет кочумает, а потом вдруг — раз! И все магазины забиты какой-нибудь одной хреновиной.» и «Когда родился Бенкендорф?» — почему-то с первого раза и навсегда врезались мне в память. Потом был «Компромисс» с «Дадим суровый отпор врагам мирового империализма!». Затем, конечно, было прочитано и остальное — это нельзя было не прочитать.
Каждую его книгу можно был разорвать на цитаты, и даже больше — цитировать целиком. Это было подлинное описание жизни в СССР. Жизни, которую я застал. Жизни, которую видели все, но официально изображали совершенно по-другому. Именно по этой причине Довлатова в Советском Союзе при жизни и не издавали — первая легальная публикация вышла в свет на следующий день после его смерти.
Читать его книги было не так-то просто: они ходили исключительно в «самиздатовском» варианте. Еще можно было послушать чтение свежих рассказов на «голосах», хотя передача рукописей за границу и была сопряжена с рядом трудностей. Уже будучи в эмиграции, Довлатов часто выступал на радио «Свобода» — читал собственные произведения. Часть этих записей сегодня находятся в открытом доступе.
А еще Довлатов — единственный из русскоязычных писателей, которого опубликовали в журнале «Нью-Йоркер». Мне кажется, если бы он прожил еще немного, то получил бы Нобелевскую премию. Увы, судьба распорядилась иначе.
После всплеска популярности в интеллектуальных кругах в 1990 – 1991 годах, Довлатова на родине снова практически забыли. Музей в Форрест Хиллз существует около двадцати пяти лет. Музей в Пушкинских горах — год, причем единственный его сотрудник — агент КГБ, который был приставлен к Довлатову. В конце августа пришло сообщение: комнату в коммуналке на Рубинштейна, в которой были написаны, наверное, все произведения «советского» периода, сдали каким-то гастарбайтерам. Даже мемориальную доску установить как-то неудосужились.
Тем не менее, для определенной части населения бывшей одной шестой суши, Довлатов — главный писатель. Он был их современником, жил их жизнью, писал про них. Все его произведения — это его автобиография. А еще — автобиография нас с вами многолетней давности. За сорок лет, прошедших с высылки Довлатова, произошло многое. Казалось, ушли навсегда и довлатовские герои, и страна, в которой они жили. Ан нет, возвращаются…
Не забывайте лайкать: