Волшебный листок из тетратки в клеточку
Сижу, читаю бложик Темы Лебедева. Нет, в этот раз говнеца за соточку Тема решил не предлагать. А вот байку потравил знатную.
Суть ее заключается в том, что в первом классе Артемий стырил из дома пустые бутылки и пошел их сдавать в пункт приема стеклотары. По версии автора, сотрудники пункта приема отказали — за малолетством. Типа в Советском Союзе нельзя было деньги давать детям. Получив отказ, Тема обиделся, отошел за угол, вырвал из тетради листок и написал: «Прошу принять у моего сына стеклотару в количестве 20 бутылок. А. Лебедев». Увидев «документ», приемщики стеклотары моментально стали добрыми и поменяли звенящие стекляшки на три шуршащие бумажки светло-коричневого цвета (или одну зеленую).
Сдается мне, что эта история, как бы выразился сам Тема, — «полный п…ж».
Во-первых, бутылки принимали у всех подряд — и у детей, и у взрослых. Будете смеяться, но деньги за сданные бутылки выдавали вообще просто так — из рук в руки, без всяких документов, чеков и подписей. Сейчас для такой операции надо предъявить паспорт, подписать акт приемки-передачи, затем приемщик должен составить расходный ордер и подписать его у генерального директора с главным бухгалтером — только после всех этих операций можно выдать деньги. Ах, да, чуть не забыл: сдатчик должен еще подписать согласие на обработку персональных данных, ведь Ф.И.О. и номер паспорта — это те самые «личные данные», а без них документы на прием бутылок не оформить.
Разумеется, во времена СССР тоже оформляли расходник — куда же без этого! — но всего один: им списывались сразу все деньги, выданные за смену; еще в конце смены примещик составлял накладную, в которой отчитывался о количестве принятых бутылок — более никаких документов на такую простую операцию не полагалось. Возможно, когда-то и существовала некая ведомственная инструкция, которая запрещала выдавать деньги несовершеннолетним, однако по Гражданскому кодексу РСФСР 1964 года любой ребенок с момента рождения получал право совершать так называемые мелкие бытовые сделки (статья 14) — разумеется, за исключением психобольных, алкоголиков и т. п. Так что приемщик, отказавшийся принять у ребенка бутылки, мог реально словить нагоняй от начальства.
Руслан Лягунов. Прием стеклотары. (1993 г.)
Кроме того, бутылки в СССР считались ценным продуктом с точки зрения экономики. Дело в том, что советская промышленность не могла выпускать их достаточном количестве. Себестоимость производства одной бутылки составляла две – три копейки, а вот с объемами выпуска был перманентный факап. Вместо того, чтобы построить еще десяток заводов по выпуску стеклотары, кому-то «там наверху» пришла в голову «гениальная» идея: а давайте повысим цены на бутылки — и люди будут их беречь и сдавать. Цену на пивную бутылку установили равной 20 копейкам, молочную — 15, а трелитровый баллон увеличивал стоимость продукта аж на 50 копеек. Расчет оказался верным: люди стеклотару берегли и несли ее сдавать: шутка ли, пол-литровая бутылка молока стоила в рознице 28 копеек, и более половины этой цены — 15 копеек — составляла именно стоимость бутылки (да-да, тара стоила дороже, чем содержимое этой тары; для справки: бутылка кефира стоила 30 копеек — 15 копеек сам кефир и 15 — та же самая бутылка). Соответственно, отказ какого-то приемщика взять у ребенка такой ценный ресурс — это же прямой подрыв устоев советского общества, за такое можно было человека и под «семидесяточку» подвести.
Во-вторых… А ведь Тема старше меня на считанные годы, так что в первом классе мы учились по одной и той же программе. После хрущовских реформ школьная программа уже не менялась, и к нашему «первый раз в первый класс» она была устоявшейся.
Отличительным признаком этой программы было обязательное и поголовное использование шариковых ручек с первого до последнего класса. Раньше, годов до шестидесятых, шариковая ручка была экзотикой — своеобразной технологической роскошью, люди писали ручками со стальным пером. Написать что-то пером с первого раза не получится — нужна тренировка, поэтому в первом классе дети начинали писать карандашом, а потом их учили писать собственно пером и чернилами, для чего были специальные уроки каллиграфии.
При Хруще вышло почти по Довлатову:
Знаю я нашу блядскую промышленность! Сначала она двадцать лет кочумает, а потом вдруг — раз! И все магазины забиты какой-нибудь одной хреновиной. Если уж зарядили поточную ли нию, то все. Будут теперь штамповать эти креповые носки — миллион пар в секунду…
Только вместо креповых носков миллионами стали штамповать те самые шариковые авторучки. Миллионы этих ручек надо было куда-то пристроить — и пристроили. Всех школьников обязали писать именно шариковыми ручками, дисциплина «каллиграфия» навсегда исчезла из учебных планов и школьных расписаний. Мало того, советская власть даже придумала «новый почерк» — адаптированный для письма именно шариковой ручкой. Выглядел он крайне уродски, но выбора не было: не умеешь — научим, не хочешь — заставим. На практике, как правило, заставляли: учеников начальной школы легко можно было вычислить по специфически накорябанным буквам. Проще говоря, «записка» отца Темы в его исполнении выглядела бы вот так, только так и никак иначе:
Эх, посмотрел я на эту картинку, вспомнил свой первый класс — и меня передернуло. Тридцать один год назад и меня заставлять страдать такой же хренью. Поганый стандарт, подкрепленный еще более поганым инструментом для письма, приводил к полной деградации почерка уже в средних классах. Читать написанное взрослыми в пост-хрущевскую эпоху было вообще невозмжно — как говорила моя бабушка, «пишет как кура лапой». Некоторым везло — они поступали в технические учебные заведения, и за пять лет черчения руками вырабатывалась привычка писать все и вся «чертежным» шрифтом (или каким-то его подобием). Не фонтан, конечно, — до «старорежимного» почерка — как до Луны, но все же на порядок лучше, чем у среднестатистической жертвы советской школы (хотя если человек потом на работе не чертил, то почерк скатывался в то самое среднестатическое унылое говно).
К чему я все это написал? Да просто школьный ад первого класса вспомнился…
Не забывайте лайкать: